— Что же даст мне молодой белый вождь, пришедший с восхода? — полюбопытствовал гурон, заметив, что Хейуорд колеблется и не заканчивает перечень благ, который мог бы составить предел мечтаний любого индейца.
— Он сделает так, что перед вигвамом Магуа быстрей, чем шумный Гудзон, потечет река огненной воды с островов соленого озера и будет течь до тех пор, пока сердце индейца не станет легче перышка колибри, а дыхание слаще запаха жимолости.
Лисица с глубочайшим вниманием слушал неторопливую и лукавую речь Хейуорда. Когда молодой человек упомянул о том, как ловко индеец провел соплеменников, лицо Магуа приняло настороженное и серьезное выражение. При намеке на обиды, которые якобы вынудили гурона уйти из родного племени, глаза краснокожего вспыхнули такой неукротимой яростью, что Дункан понял — его рискованная фраза затронула нужную струну. А дойдя до того места речи, где он так ловко подкрепил жажду мести корыстолюбием, офицер, во всяком случае, пробудил в дикаре глубочайший интерес. Вопрос о награде Лисица задал спокойно, с присущим индейцу достоинством; теперь же его задумчивое лицо доказывало, что он тщательно взвешивает каждое ответное слово. С минуту гурон размышлял, затем, дотронувшись до грубой повязки на раненом плече, не без запальчивости возразил:
— Разве друзья оставляют такие знаки?
— Неужели Длинный Карабин ранил бы врага так легко?
— Разве к тем, кого они любят, могикане подползают, извиваясь, как змея перед нападением?
— Неужели Великий Змей даст услышать свое приближение тому, кого хотел бы видеть глухим?
— А белый вождь всегда пускает порох в лицо собратьям?
— Разве он дает промах, когда хочет убить? — возразил Дункан с хорошо разыгранной надменной улыбкой.
За этими нравоучительными вопросами и находчивыми ответами вновь последовала долгая выжидательная пауза. Дункан понимал, что индеец колеблется. Чтобы закрепить за собой победу, майор собрался было вновь перечислить награды, но Магуа выразительным жестом остановил его и сказал:
— Довольно. Лисица — мудрый вождь, а как он поступит — будет видно. Иди и держи рот закрытым. Когда Магуа заговорит, у тебя найдется время ответить.
Заметив, что его собеседник с опаской поглядывает на остальных индейцев, Хейуорд немедленно отошел, чтобы не навлечь на себя подозрений в сговоре с их предводителем. Магуа возвратился к лошадям и сделал вид, будто очень доволен усердием и ловкостью сотоварищей. Затем знаком велел офицеру помочь девушкам сесть в седло: до употребления английского языка он снисходил только при крайней необходимости, а ее сейчас не возникло.
Благовидных причин для дальнейшего промедления больше не было, и Дункан нехотя подчинился приказу. Подсаживая спутниц, которые из боязни увидеть свирепые лица победителей не отрывали глаз от земли, он шепнул дрожащим девушкам о своих воскресших надеждах. Кобылку Давида увели с собой индейцы, последовавшие за предводителем-исполином, и псалмопевцу, равно как Дункану, пришлось продолжать путь пешком. Однако молодой офицер нисколько об этом не сокрушался, так как, двигаясь медленно, мог задержать весь отряд. Он все еще тоскливо посматривал в сторону форта Эдуард, тщетно надеясь обнаружить в лесу признаки того, что к ним спешат на выручку.
Когда сборы закончились, Магуа дал знак выступать и первым тронулся в дорогу, чтобы самолично вести отряд. За ним шагал Давид, все яснее осознававший истинное положение вещей, по мере того как утихала боль от раны. За ним ехали сестры, Хейуорд держался рядом с ними, а по сторонам и сзади отряда шли индейцы, с неусыпной бдительностью наблюдавшие за пленниками.
Так шествовали они в полном молчании, которое нарушали только Хейуорд, временами обращавшийся к девушкам со словами утешения, да Давид, изливавший душу в жалобных восклицаниях и полагавший, что выражает этим покорность судьбе. Отряд двигался к югу, в направлении, прямо противоположном форту Уильям-Генри. Магуа точно выполнял решение, единодушно принятое индейцами на совете, и тем не менее Хейуорд не верил, что краснокожий так скоро забыл о его соблазнительных предложениях; кроме того, он слишком хорошо знал, что индеец никогда не избирает прямой путь, особенно в тех случаях, когда обстоятельства требуют изворотливости и хитрости. Миля за милей двигался отряд по нескончаемому лесу, но конца путешествию не было видно. Майор поглядывал на полуденное солнце, лучи которого пробивались сквозь листву, и ждал, когда же Магуа выберет дорогу, лучше отвечающую его, Хейуорда, намерениям. Иногда ему казалось, что хитрый индеец, не видя возможности безопасно обогнуть расположение армии Монкальма, держит путь к хорошо известному пограничному поселению, где проживал один заслуженный офицер королевской армии, большой друг Шести племен и владелец обширного поместья. Разумеется, Хейуорд предпочитал попасть к сэру Уильяму Джонсону, чем затеряться в чащах Канады, но и для этого надо было пройти по лесу много-много миль, а каждый шаг уводил его все дальше от театра военных действий, куда его призывали не только честь, но и долг.
Одна только Кора не забыла прощальных наставлений разведчика и все время искала случая заломить или загнуть попадавшиеся под руки ветки. Но гуроны были настолько бдительны, что принять эту меру предосторожности оказалось и трудно и опасно. Зоркий, настороженный взгляд индейцев неизменно заставлял девушку отказываться от своего намерения и делать вид, будто она испугалась или поправляет платье. Один-единственный раз ей удалось обломать большую ветку сумаха и в ту же секунду уронить перчатку. Этот знак для друзей, которые, может быть, уже следовали за ними, был замечен одним из гуронов; индеец поднял перчатку и обломал на кусте другие ветви, чтобы дело выглядело так, словно они искалечены каким-то запутавшимся в них животным; затем он положил руку на томагавк и бросил на Кору настолько выразительный взгляд, что ей поневоле пришлось оставить всякие попытки украдкой отметить свой путь.