Шпион. Последний из могикан - Страница 188

188

— Молодцы, делавары! Победа за могиканином! — вскричал Соколиный Глаз, замахиваясь прикладом своего длинного, не знающего промаха ружья. — Последний удар чистокровного белого не умалит заслуг победителя и не лишит его законных прав на вражеский скальп!

Но в ту самую секунду, когда смертоносное оружие разведчика засвистело в воздухе, хитрый гурон, лежавший у края площадки, скатился по склону, вскочил на ноги и одним прыжком скрылся в густых низкорослых кустах, окаймлявших холм. Могикане, уже считавшие врага мертвым, вскрикнули от изумления и ринулись вслед за беглецом, словно гончие за оленем, но своеобразный пронзительный крик разведчика вынудил их отказаться от своего намерения и вернуться на вершину холма.

— Хитер, ничего не скажешь! — воскликнул Соколиный Глаз, ненависть которого к мингам часто брала верх над присущим ему от природы чувством справедливости. — Лживый, подлый обманщик! Честный делавар, окажись он побежденным, остался бы лежать и бесстрашно встретил бы удар по голове, но эти мошенники макуасы цепляются за жизнь, как дикие кошки. Оставьте его, пусть бежит: он теперь один, без ружья и без лука, а его друзья французы далеко. Как гремучая змея, у которой вырваны ядовитые зубы, он не повредит нам, пока будет оставлять следы своих поганых мокасин на песчаной почве. А за это время уйдем и мы. Смотри, Ункас, твой отец уже снимает скальпы! — добавил он по-делаварски. — Не худо бы пройтись и пощупать этих мерзавцев, а то, чего доброго, еще один упорхнет в лес, как сойка, у которой отросли крылья.

С этими словами честный, но неумолимый разведчик обошел убитых и всадил каждому в грудь свой нож с таким хладнокровием, словно это были трупы животных. Впрочем, его уже опередил старший могиканин, успевший снять несколько победных трофеев с голов тех, кто не мог больше сопротивляться.

Однако Ункас, изменяя своему обычаю, можно даже сказать, своей натуре, с бессознательной деликатностью бросился вслед за Хейуордом на помощь сестрам и мгновенно освободил Алису, тут же упавшую в объятия Коры. Мы не будем пытаться передать ту признательность вершителю судеб человеческих, которая преисполнила прелестных девушек, столь неожиданно возрожденных к жизни и возвращенных друг другу. Их молитва была искренней и безмолвной; жертвенная благодарность их кротких душ возгорелась ярким и чистым пламенем на тайном алтаре сердца, а воскресшие земные чувства выразились в долгом и пылком, но молчаливом объятии. Поднявшись с колен, Алиса вновь упала на грудь вставшей вместе с нею Коры и, рыдая, произнесла имя их старого отца, а в ее кротких, как у голубки, глазах засверкала ожившая надежда, сообщив чертам выражение такого неземного блаженства, какое редко доводится изведать слабым смертным.

— Мы спасены! Спасены! — лепетала она. — Мы вернемся к нашему дорогому, любимому отцу, и горе не разобьет ему сердце. И ты, Кора, моя сестра, нет, больше, чем сестра, мать, ты тоже спасена! И Дункан! — прибавила она, взглянув на молодого человека с невыразимо чистой и невинной улыбкой. — Наш храбрый, благородный Дункан — и он остался цел и невредим.

Кора ответила на эти пылкие, почти бессвязные слова лишь тем, что прижала юную сестру к груди и с трогательной нежностью склонилась над ней. Мужественный Хейуорд без всякого стыда ронял слезы, глядя на эту волнующую картину. Ункас, раненый, весь залитый кровью, сохранял внешнее спокойствие, но глаза его, утратившие свирепый блеск, светились сочувствием, столь высоко поднимавшим его над нравственным уровнем соплеменников, что в эту минуту он, вероятно, опередил их на целые века.

Во время этих сердечных и вполне естественных в данных обстоятельствах излияний Соколиный Глаз, бдительно удостоверившись, что гуроны, чьи трупы портили трогательное зрелище, не в состоянии нарушить его гармонию, подошел к Давиду и освободил певца от пут, в которых тот с образцовым терпением томился до последней минуты.

— Ну вот, — облегченно вздохнул разведчик, отбрасывая в сторону ивовые прутья, — теперь вы снова хозяин собственных рук и ног, хотя, по правде говоря, пользуетесь ими не лучше, чем в день, когда появились на свет. Если вы не посчитаете за обиду совет человека, который хоть и не старше вас, но провел почти всю жизнь в лесу и, можно сказать, набрался опыта не по годам, я охотно поделюсь с вами своими мыслями. А мысли у меня такие — продайте-ка первому же встречному дураку маленький дрянной инструментик, что торчит у вас из кармана, и купите на вырученные деньги какое-нибудь полезное оружие, ну, хоть обыкновенный кавалерийский пистолет. Трудом и старанием вы, может быть, и добьетесь какого-нибудь места, а до тех пор, надеюсь, поймете, что черный ворон более полезная птица, чем пересмешник: ворон, по крайней мере, убирает с глаз людских падаль, а пересмешник только поднимает шум в лесу да вводит в заблуждение тех, кто его слышит.

— Бряцанье оружия и трубные звуки сопутствуют битве, а благодарственные и хвалебные гимны — победе! — отозвался освобожденный Давид. — Друг, — прибавил он, с признательностью протягивая Соколиному Глазу тонкую красивую руку и мигая увлажнившимися глазами, — благодарю вас за то, что волосы мои остались там, где им положено быть от природы. Хотя у многих они и кудрявей и шелковистее, однако же я как-то свыкся с мыслью, что для моей головы они подходят. То, что я не вступил в бой, объясняется не столько нежеланием сражаться, сколько путами, которыми меня скрутили язычники. Зато вы показали себя отважным и ловким бойцом, а потому спешу поблагодарить вас, прежде чем приступлю к другим, более важным обязанностям. Повторяю, вы доказали, что достойны хвалы из уст христианина.

188