Шпион. Последний из могикан - Страница 200

200

— Дадим по ним залп. Они решат, что наши пошли на вылазку, и либо отступят, либо подождут подкрепления.

План был хорош, но цели не достиг. Едва французы услышали ответные выстрелы, равнина словно ожила, и на всем ее протяжении, от берегов озера до самых дальних границ леса, затрещали мушкеты.

— Так мы накличем себе на голову всю их армию и доведем дело до приступа! — бросил Дункан. — Вперед, вперед, друг мой, если дорожите нашей жизнью и своей собственной!

Разведчик охотно последовал бы этому совету, но из-за поспешности марша, сумятицы и частых поворотов сам потерял направление. Напрасно поворачивал он к ветру то одну, то другую щеку — обе одинаково ощущали прохладу. В эту трудную минуту Ункас напал на борозду от пушечного ядра там, где оно разметало три стоявшие друг возле друга муравейника.

— Дайте-ка мне взглянуть! — скомандовал Соколиный Глаз, нагнулся, присмотрелся к борозде и быстро двинулся по ней вперед.

Крики, проклятия, оклики, выстрелы безостановочно раздавались со всех сторон. Внезапно сильная вспышка света прорезала туман, он густыми кольцами пошел вверх, и пушки огласили равнину неистовым грохотом, которому тяжело и гулко завторило горное эхо.

— Это из форта! — воскликнул Соколиный Глаз, круто поворачивая назад. — А мы-то, дураки шальные, бежали в лес, прямо под ножи этих мошенников-макуасов!

Обнаружив свою ошибку, маленький отряд не пожалел усилий, чтобы исправить ее. Дункан охотно уступил Ункасу право поддерживать Кору, а Кора не менее охотно оперлась на руку молодого могиканина. Каждое мгновение им грозили плен или смерть: распаленные до бешенства французы гнались за ними почти что по пятам.

— Point de quartier aux coquins! — вопил один из ретивых преследователей, по всей видимости, руководивший погоней.

— Сомкнуть ряды! Ружья на изготовку, храбрецы шестидесятого! — неожиданно загремел сверху властный голос. — Выждать противника! Целиться в ноги! Очистить гласис от врагов!

— Отец! Отец! — донесся из тумана пронзительный женский вопль. — Это я, Алиса, твоя Элси! Не стреляй! Спаси своих дочерей!

— Отставить! — в исступленном отцовском отчаянии закричал тот же голос, и звуки его, донесшиеся до самого леса, были подхвачены громким эхом. — Это Алиса! Господь вернул мне детей!.. Открыть ворота! На вылазку, шестидесятый, на вылазку! Не стрелять, иначе убьете моих овечек! В штыки на французских собак!

Услышав скрип ржавых петель, Дункан метнулся на звук к воротам и встретил там солдат в темно-красных мундирах, хлынувших на гласис. Он узнал свой королевский американский батальон, встал во главе него и быстро обратил преследователей в бегство.

Дрожащие Кора и Алиса на мгновение остановились, пораженные внезапным исчезновением своего защитника. Но прежде чем они вновь обрели дар речи или хотя бы собрались с мыслями, офицер исполинского роста, с волосами, убеленными временем и долголетней службой, но сохранивший безупречную выправку, неожиданно появился из тумана и прижал девушек к груди. По его бледным морщинистым щекам катились жгучие слезы, и он с неподражаемым шотландским акцентом воскликнул:

— Слава тебе, господи! Пусть теперь приходит любая опасность — твой слуга готов встретить ее!

Глава XV

Тогда пойдем, чтоб выслушать посла:

Хоть я заранее могу сказать,

О чем француз там будет говорить.

Шекспир. Король Генрих V

Следующие несколько дней были целиком заполнены лишениями, тревогами и опасностями осады, заставить снять которую Манроу не имел никакой возможности, так как обложивший крепость противник обладал неизмеримым превосходством в силах. Вэбб, казалось, спокойно дремал со своей армией на берегах Гудзона, решительно забыв о бедственном положении соотечественников. Монкальм наводнил леса на волоке своими союзниками-индейцами, каждый вопль и боевой клич которых, доносясь в английский лагерь, леденил сердца людей, без того уже склонных преувеличивать опасность и терзать себя надуманными страхами.

Однако в стенах самого форта Уильям-Генри царило совсем иное настроение. Воодушевленные речами и примером офицеров, солдаты собрали все свое мужество и поддерживали воинскую репутацию гарнизона с упорством, делавшим честь характеру его сурового командира. К тому же, удовлетворившись успешным завершением трудного и утомительного марша через леса навстречу противнику, французский командующий при всем своем бесспорном таланте не позаботился занять соседние высоты, откуда он мог бы легко уничтожить осажденных, то есть воспользоваться преимуществом, которым не пренебрег бы ни один современный нам генерал. Такое пренебрежение к высотам, а вернее, боязнь трудного подъема на них, было типической слабостью тогдашнего военного искусства. Объясняется она той легкостью, с какой одерживались победы над индейцами в те времена, когда, в силу самого характера военных действий и густоты лесов, крепости строились редко и артиллерия была почти не нужна. Небрежность, порожденная этим, дала себя знать даже в годы Войны за независимость, лишив Штаты важной крепости Тикондерога и открыв армии Бургойна путь в сердце страны. Сейчас, оглядываясь назад, мы можем лишь изумляться подобному невежеству или, если угодно, безрассудству. Теперь уже хорошо известно, что пренебрежение высотами, — трудность подъема на которые, как, например, на Маунт-Дифайенс, кстати, вообще сильно преувеличивалась, — сразу погубило бы репутацию инженера, вздумай он построить укрепление у подошвы горы, а заодно и репутацию генерала, вынужденного защищать подобное укрепление.

200