— Да потому, что разум и расчет часто отступают перед случаем, — ответил Соколиный Глаз. — Но так как всякая история начинается с начала, расскажу все по порядку. Когда мы расстались, я поместил полковника и сагамора в старой бобровой хатке, где они находятся в большей безопасности от гуронов, чем в форте Эдуард: индейцы на северо-западе еще не занялись торговлей и по-прежнему почитают бобров. Затем я вместе с Ункасом, как мы и уговорились, отправился в селение делаваров. Кстати, видели вы молодого могиканина?
— К великому сожалению, да. Он взят в плен, приговорен к смерти и с восходом солнца будет казнен.
— Я предчувствовал, что мальчика ждет такая судьба, — промолвил Соколиный Глаз уже менее бодрым и веселым тоном. Впрочем, голос разведчика тут же обрел обычную твердость, и он продолжал: — Его несчастье, собственно, и привело меня сюда: нельзя же отдать такого малого в жертву гуронам! Вот бы возликовали эти мошенники, если бы им удалось привязать к одному столбу Быстроногого Оленя и Длинный Карабин, как они называют меня, хотя мне до сих пор непонятно — почему. Между оленебоем и настоящим канадским карабином разница ничуть не меньше, чем между глиняной трубкой и кремнем.
— Не уклоняйтесь в сторону, — нетерпеливо перебил Хейуорд. — Мы не знаем, когда вернутся гуроны.
— Их нечего опасаться. Знахарю, как и странствующему проповеднику в поселениях белых, полагается давать время. Нам будут чинить не больше помех, чем миссионеру в начале двухчасовой речи. Так вот, мы с Ункасом наткнулись на отряд этих мошенников, возвращавшийся в деревню, а мальчик еще не созрел для того, чтобы быть разведчиком; впрочем, особенно винить его не приходится — больно уж у него горячая кровь. К тому же один из гуронов оказался трусом, пустился наутек и тем самым вывел Ункаса на засаду.
— Дорого же поплатился этот гурон за свою слабость!
Разведчик выразительно провел ребром ладони по горлу и кивнул, словно хотел сказать: «Я понял вас», — после чего продолжал, но уже языком не жестов, а слов, хотя и довольно сбивчиво:
— Когда мальчик исчез, я, как вы догадываетесь, насел на гуронов. Мне удалось свести счеты с несколькими отставшими их воинами, но это, как говорится, к делу не относится. Перестреляв этих бездельников, я без всяких осложнений подобрался довольно близко к гуронским хижинам. И куда же, по-вашему, привел меня счастливый случай? Именно туда, где их знаменитый колдун переодевался перед единоборством со злым духом. Впрочем, с какой это стати я именую счастливым случаем то, в чем вижу теперь промысел господень?.. Ловкий удар по голове, и обманщик на время вышел из строя. Чтобы он не поднял крик, я набил ему рот орехами вместо ужина и накрепко привязал его врастяжку к двум молодым деревцам. А чтобы дело не стояло на месте, я воспользовался пожитками этого лгуна и сам сыграл роль медведя.
— Изумительно сыграли: настоящий медведь — и тот мог бы у вас поучиться!
— Полно, майор! — возразил польщенный разведчик. — Я был бы изрядным тупицей, если бы, прожив всю жизнь в лесу, не умел изобразить движения и повадки такого немудрящего зверя! Вот будь это дикая кошка или, скажем, пума, я дал бы вам представление, на которое стоит взглянуть! Изображать же неуклюжего медведя — дело нехитрое, хотя должен сказать, что переиграть можно и в этой роли. Да, да, не каждый, кто копирует натуру, знает, что ее легче преувеличить, чем представить в подлинном виде… Но главное еще впереди. Где девушка?
— Один бог знает. Я облазил все хижины в деревне и не обнаружил никаких следов ее пребывания у этого племени.
— Но вы же слышали, что крикнул певец, удирая; «Она здесь и ждет вас».
— Я полагал, что он имеет в виду эту несчастную больную.
— Простофиля струсил и все перепутал, но, поверьте, в словах его кроется более глубокий смысл. Здесь понастроено столько стен, что хватило бы на целую деревню. Медведь умеет карабкаться, а потому заберусь-ка я наверх. Может быть, в этих скалах припрятаны горшки с медом, а я — зверь, питающий, как вам известно, пристрастие к сладкому.
Разведчик засмеялся над собственной шуткой, огляделся и полез на стену, подражая неуклюжим движениям зверя, роль которого разыгрывал, но едва выбрался наверх, как тут же знаком велел Хейуорду молчать и поспешно скатился вниз.
— Она здесь, — шепнул он. — К ней можно войти через эту дверь. Я охотно сказал бы несколько слов в утешение бедняжке, да побоялся, как бы вид такого чудовища не помутил ее разум. Впрочем, вы и сами, майор, не так уж привлекательны в этой раскраске.
Услышав столь обескураживающие слова, Дункан, который ринулся было к двери, круто остановился.
— Неужто я выгляжу так ужасно? — с нескрываемым огорчением осведомился он.
— Вы, разумеется, не испугаете волка, американским королевским стрелкам дать залп тоже не помешаете, но при всем том раньше вы были покрасивее, — отозвался разведчик. — Конечно, ваша полосатая физиономия может приглянуться индианке, но белые девушки отдают предпочтение людям одного с ними цвета кожи. Впрочем, поглядите сюда! — прибавил он, указывая на трещину в скале, откуда струилась вода, образуя кристально чистый ключ и растекаясь затем по другим щелям. — Умойтесь, и вы без труда избавитесь от мазни сагамора, а когда вернетесь, я намалюю вам новую маску. Колдун меняет свою внешность не реже, чем франт-горожанин наряд.
Охотнику не пришлось слишком долго убеждать молодого человека в разумности своего совета. Он еще не договорил, как Дункан уже начал умываться. Минуту спустя страшная, уродливая раскраска исчезла, и красивые, изысканные черты лица, которыми природа наделила Хейуорда, опять появились на свет. Приготовившись таким образом к свиданию с возлюбленной, он поспешно покинул спутника и скрылся за указанной дверью. Соколиный Глаз проводил его снисходительным взглядом и, покачав головой, негромко бросил ему вслед наилучшие свои пожелания, после чего принялся хладнокровно осматривать кладовую гуронов, так как пещера, помимо всего прочего, служила местом, где хранилась охотничья добыча.