Шпион. Последний из могикан - Страница 251

251

— Можете отвести меня к нему?

— Дело нетрудное, — нерешительно отозвался Давид. — Я только опасаюсь, что ваше присутствие не облегчит его горькую судьбу, а лишь ухудшит ее.

— Довольно слов! Ведите, — скомандовал Соколиный Глаз, снова закрыл лицо и, подавая пример, первым вышел из хижины.

По дороге разведчику удалось выяснить, что благодаря своему предполагаемому безумию его спутник имеет доступ к Ункасу. Кроме того, певец снискал благосклонность одного из стражей, — индеец немного владел английским и был избран Давидом для обращения в истинную веру. Весьма сомнительно, что гурон понимал намерения своего нового друга, но поскольку исключительное внимание льстит дикарю не меньше, чем цивилизованному человеку, вряд ли стоит удивляться что оно принесло плоды. Мы считаем излишним описывать те уловки, с помощью которых разведчик выпытал все эти подробности у простодушного Давида; не станем мы останавливаться и на тех наставлениях, которые он ему дал, после того как получил нужные сведения, — это станет ясно читателю из дальнейшего повествования.

Хижина, где содержался Ункас, находилась в самой середине деревни и стояла на таком месте, что ни подойти к ней, ни выйти из нее незамеченным было невозможно. Впрочем, Соколиный Глаз и не думал прятаться. Уповая на свою личину и умение сыграть взятую на себя роль, он выбрал наиболее прямую и открытую дорогу. Однако поздний час сам по себе отчасти восполнял предосторожности, которыми так явно пренебрег разведчик. Дети давно спали крепким сном, женщины и большинство мужчин также разошлись на ночь по хижинам. Перед темницей Ункаса прохаживалось всего с полдесятка воинов, зорко наблюдавших за пленником.

...

Последний из могикан. Худ. Андриолли

Увидев Гамута в сопровождении медведя, чей облик обычно принимал один из самых почитаемых колдунов, они охотно посторонились и пропустили новоприбывших. Тем не менее ни один не выказал намерения удалиться. Напротив, их еще сильнее приковали к месту любопытство и желание поглядеть на таинственные манипуляции, которых, несомненно, следовало ожидать после прихода таких посетителей.

Поскольку разведчик был не в состоянии объясняться с гуронами на их языке, он по необходимости передоверил переговоры с ними Давиду. Несмотря на свое простодушие, певец наилучшим образом выполнил полученные инструкции и не только не обманул ожиданий своего наставника, но даже превзошел их.

— Делавары — трусливые женщины! — воскликнул он, обращаясь к дикарю, немного понимавшему по-английски. — Ингизы, мои глупые одноплеменники, приказали им поднять томагавки, чтобы убивать своих канадских отцов, и делавары забыли, что они мужчины. Хочет мой брат услышать, как Быстроногий Олень попросит дать ему юбку и зальется слезами перед гуронами, когда его поставят к столбу?

Громкое «ха!» со всей наглядностью подтвердило, что гуроны испытают немалое наслаждение, увидев такую слабость со стороны врага, которого так давно ненавидело и страшилось их племя.

— Тогда пусть он отойдет в сторону, и колдун напустит злого духа на собаку-делавара! Передай это другим моим братьям.

Гурон перевел слова Давида остальным воинам, которые, в свой черед, выслушали этот план с удовольствием, какого и следовало ожидать от людей с необузданными страстями, предвкушающих новую утонченную жестокость. Они отошли от двери и знаком разрешили колдуну войти в хижину. Но медведь отнюдь не послушался, а остался на месте и зарычал.

— Мудрый прорицатель боится, как бы дыхание его не коснулось наших братьев и не превратило их в трусов, — поспешил объяснить намек Давид. — Пусть они встанут поодаль.

Гуроны, почитавшие подобную возможность величайшим из бедствий, разом отпрянули и заняли позицию, откуда, хоть и не слыша, что происходит в темнице, могли продолжать наблюдение за входом в нее. Тогда, сделав вид, что он убедился в безопасности соплеменников, разведчик покинул свое место и неторопливо отправился в хижину. Там царили угрюмое безмолвие и полумрак: в помещении не было никого, кроме пленника, и освещалось оно лишь угасающим пламенем костра, на котором с вечера готовили пищу.

Ункас, крепко связанный по рукам и ногам прочными ивовыми прутьями, сидел в дальнем углу, прислонясь к стене. Когда страшный зверь предстал перед молодым могиканином, тот не удостоил его даже взглядом. Разведчик, который оставил Давида у двери, чтобы удостовериться, не следят ли за ними, счел за благо не выходить из роли, пока не убедится, что они одни. Поэтому он не заговорил, а принялся выделывать разные штуки, характерные для изображаемого им животного. Молодой могиканин, решивший сначала, что враги впустили к нему настоящего медведя, чтобы помучить пленника и испытать его стойкость, быстро подметил несколько промахов в ужимках четвероногого, показавшихся Хейуорду столь естественными, и догадался, что это обман. Знай Соколиный Глаз, как низко оценивает его искусство столь сведущий в повадках зверей Ункас, он, наверно, затянул бы представление в пику молодому вождю. Но презрительный взгляд могиканина допускал так много толкований, что достойный разведчик не усмотрел причин для обиды. И потому, как только Давид подал условный сигнал, в хижине вместо громкого рычанья послышался тихий шипящий звук.

Ункас, который по-прежнему сидел, прислонясь к стене, уже закрыл глаза, словно желая оградить себя от мерзкого и недостойного зрелища. Но как только раздалось шипение змеи, он встрепенулся, нагнул голову и стал испытующе осматриваться, пока его зоркие глаза, словно прикованные неведомыми чарами, не остановились на косматом чудовище. Шипение повторилось, и оно — это было совершенно очевидно — исходило из пасти медведя. Ункас еще раз обвел хижину взглядом, вновь остановил его на медведе и, приглушив голос, тихо воскликнул:

251